«Это был ад»: история травли в детском саду

Эксперты указывают, что обычно буллинг начинается к пятому классу школы и расцветает в 6-м и 7-м. Но если педагоги не работают с проявлением детской агрессии и сами проявляют предвзятость к отдельным детям, это случается и в гораздо более раннем возрасте. Автор Telegram-канала «Учимся учить иначе», просветитель и публицист Светлана Моторина делится историей травли, которая произошла в одном из московских детских садов. Об этом ей рассказала подписчица, которая в итоге была вынуждена перевести ребенка в другой сад. Имена героев изменены.

Моему младшему сыну Тимофею 5 лет. Мы живём в Москве, но этим летом переехали в другой район и, соответственно, поменяли детский сад. В прежнем саду было принято каждый год менять воспитателей, поэтому опыт взаимодействия с разными педагогами у нас был.

Новое место выбрали вслепую, никаких отзывов про него я не нашла. Интересное наблюдение: в саду, в который мы ходили раньше, в списке было 40 детей, а ходило 28-35 человек. В новом по списку значилось 26 человек, а присутствовали обычно 12-16, а то и всего 10.

Первый звоночек «прозвенел» сразу 1 сентября. Я пришла забирать сына вечером и спросила воспитателя, как он провёл день. В ответ она закатила глаза и сказала прямо при Тимофее: «Какая разница, как он провёл свой день, если он у вас не умеет ершиком чистить унитаз». Я сказала, что, если это необходимо, я его научу. Но меня это озадачило.

Потом я спросила сына, как его знакомили с коллективом, представили ли детям, сказали ли что-то похожее на: «Здравствуйте, дети, это Тимофей, он теперь будет с нами в группе». Он сказал, что ничего подобного не было.

На третий же день ко мне вышла воспитатель и снова, закатив глаза и всем своим видом показав, насколько все плохо, сказала: «Вы знаете, дети у нас пишут каждый день страницу А4. Всю страницу ребёнок должен исписать в течение 30 минут». А Тимофей не успевал. 

Лист мне показали, это пропись в мелкую клетку с разными формами: круги, квадраты, буквы, бабочки. Я объяснила воспитателю, что, во-первых, он — левша, во-вторых, он никогда раньше этого не делал. Выяснилось, что в этом саду дети заполняют прописи с трех лет. Хотя в предыдущем саду с детьми занимались в игровой форме. Они играли, лепили, рисовали, строили, изучали профессии.

Мы стали заниматься дома, но Тимофей уставал после двух строчек. Мы писали каждый день по странице, но это был ад.

Важный нюанс — группа оборудована маленькими партами, за которыми дети пишут и едят. Впереди доска, как в школе. И почему-то Тимофея сразу посадили одного за последнюю парту. В какой-то из дней я зашла за ним и застала такую картину: мой ребенок сидит у стены и пишет на очередном листе А4, а за соседним стулом сидит воспитатель. Тимофей, получается, как бы заблокирован. Воспитатель сидит в телефоне, другие дети играют и бегают. Я спрашиваю, почему все бегают, а Тимофей — нет. Она отвечает: «пока он не доделает, я его не выпущу. Все уже закончили, а он нет». 

Что меня поразило, она не показывала ему, как надо. Просто сидела в телефоне. От того, что ты просто сидишь и не выпускаешь, навык ведь не появится.

Стало очевидно, что напряжение со стороны воспитателей в отношении моего сына нарастает. Два педагога  в его группе вели они себя идентично: каждый комментарий мне про Тимофея сопровождался вдохами, качаниями головой и закатываниями глаз. Например: «Во время подготовки к утреннику посмел спросить, будет ли у него костюм к его стихотворению. Какое он имеет право задавать такой вопрос?» За это мой ребенок всю репетицию простоял в углу.

Были разные ситуации. На второй неделе сентября, например, я привела Тимофея в группу. Воспитателя там не было. Я замешкалась в коридоре, а из него просматривается вся группа. Увидела, как сын пошел мыть руки, а одна девочка в это время сказала: «Мы сегодня никто не дружим и не играем с Тимофеем. Не даем ему игрушки. Вы меня все поняли?» Дети кивнули. 

Тимофей зашёл в группу, прошёл мимо, а вслед ему дети кричали: «А мы с тобой сегодня никто не дружим». В этот момент мимо меня в группу проходила воспитатель. Я её остановила, рассказала про увиденную ситуацию. Она громко, чётко, глядя мне в глаза, сказала: «У нас такого в группе быть не может. У нас хорошие дети, я их знаю с трех лет».

В результате ребенок стал рассказывать, что его бьют четыре девочки. Одни и те же, заводила — девочка, которая призывала с ним не дружить. Я перепробовала разное. Предлагала ему подойти к ним и сказать: «Давайте дружить». Он пробовал, они на это всё равно его били. Я ему давала с собой конфеты для девочек. Он пробовал угощать, ничего не менялось. Где-то через месяц на все мои вопросы про садик он стал закрываться, уходить от ответа. 

Как-то я зашла в раздевалку, где стоял сын, три девочки и воспитатель. Тимофей плакал, три девочки с трёх сторон пытались его стукнуть. Мой сын говорил воспитателю: «Они меня бьют». Воспитатель, увидев меня, традиционно закатила глаза и сказала: «О Господи, ну кто его бьёт? Никто его не бьёт». Девочки при этом, нисколько не смущаясь меня, продолжали пытаться его стукнуть. 

Дома Тимофей сказал мне: «Мама, ну как так? Ведь она же видит. Почему она обманывает?» Я не знала, как на это ответить. 

В декабре сын пришёл из садика с царапиной на запястье. Довольно глубокой и длинной, сантиметров пять. Он сказал, что одна из четырёх девочек ткнула его в руку металлической заколкой. Я позвонила воспитателю, спросила, как это произошло и извинились ли перед моим сыном. Она сказала: «А у нас дети не извиняются. Они из разных семей. Их по-разному воспитывают. Вот ваш может извиниться, а другие не будут этого делать. Если он к ним не будет подходить, у него не будет проблем». Я спросила: «А вы не хотите поработать с девочкой?» На что получила ответ: «Вы знаете, там такая девочка, она даже маму свою не слушается». На следующий же день Тимофей рассказал, что воспитатель подозвала его и отчитала. Ему было сказано, что он сам подходит и сам «наверное к ней лез».

До февраля 2024 года я наивно пыталась разговаривать с воспитателями или влиять на своего ребенка. Ничего не добившись, я пошла к заведующей. Она сказала, что всё обязательно изменится, пообещала подключить психолога, поговорить с каждой из воспитательниц. Прошло две недели, психолог так и не появилась.

Я снова встретилась с заведующей, мне разрешили пойти лично к психологу. Она меня послушала и сказала: «Я сама мама троих детей. Все, что вы рассказали — это не норма. Девочку-зачинщицу я знаю, я с ней иногда работаю. Я попробую подключить социального педагога, так как если приду я, воспитатели поймут, почему я пришла». 

Еще она мне рассказала, что одна из трех групп в детском саду очень котируется у родителей. Там чуткие воспитатели, она всегда переполнена, но к первому марта появится место. Пообещала помочь перевести Тимофея туда. Я уже успела обрадоваться, но прошла неделя, и психолог вернулась с ответом, что заведующаяне разрешила среди года переводить детей. Обещала подключить социального педагога, которая так до сих пор так и не дошла до группы. 

Тимофей продолжает сидеть один за партой, один в беседке на прогулке. Он даже ест один, хотя все дети едят вместе. При этом когда я начала возмущаться, воспитатели сделали постановочную фотосессию. Посадили Тимофея за его парту, а за соседнее место сажали то одного, то другого ребенка, поставили перед ними шахматы, потом показали это заведующей и мне, сказав, что он не один и с ним играют.

Меня очень удивляет, что при этом некоторые родители в чате периодически возмущаются, их многое не устраивает в подходах воспитательниц. Но никто их них не готов идти и менять это. А большинство, кажется, вообще вполне довольны.

Мы с мужем еще раз общались с заведующей, но безуспешно — в переводе нам отказали. Заведующая уверена, что и в этой группе можно наладить дружественную атмосферу. В ближайшем саду мест нет, поэтому мне пришлось уволиться, чтобы быть с сыном, пока мы не найдем новое место.